Кельтская традиция: история уничтожения

Любой этнос на планете сохранил часть изначального всеединого Откровения, изначальной Традиции. В этом плане никто не в приоритете. Но в части сохранности и эскплицитности этого наследия ситуация крайне различна у разных цивилизаций. И если кельтизм приобрел особую, уникальную значимость в масштабах сначала Европы, а затем и всей планеты Земля, то на это были серьёзные основания. И прежде всего это касается аномального высокого вклада кельтских элементов (хотя часть их является, собственно, докельтскими, а иногда и послекельтскими), включая всю мифологию Артура и Грааля, в учение и движения традиционалистов.

Достаточно привести пример с бретонскими кельтологами, такими как Леру и Гюйонварх, или как валлиец Рис, которые практически открыто применяли в своей области методологию Генона. Ключ к разгадке этой исключительной роли кельтизма во многом обозначен в старинной статье Генона "Место атлантической Традиции в нашей манвантаре". Статья сложна для поверхностного прочтения и заслуживает дешифровки. Намекнём, что неслучайно представители других культур, от египтян и вплоть до аборигенов Тасмании на другом конце света, сталкиваясь с британо-кельтским феноменом, с первого раза безошибочно распознавали в нём особые черты и признаки загробного мира. Даже если ограничиться христианским миром, то нигде граница между мирами не проницаема столь легко, как в приатлантической зоне. Те, кто внимательно читал двухтомник Шпенглера в моем переводе, наверняка вспомнят данные им яркие (хотя и предвзятые) характеристики этого атлантического мышления (отнюдь не тождественного атлантистскому, что нужно сразу подчеркнуть, но связанного с ним близнечными отношениями светлого и тёмного близнецов-врагов).

Византийский историк Прокопий Кесарийский, посетив в VI веке меровингскую Франкию, обнаружил на нормандском побережье, тогда ещё заселённом кельтами, странных людей, которые ездили в Британию как загробный мир. Вот его шокирующий рассказ:

"Вдоль побережья материка живут рыбаки, купцы и хлебопашцы. Они подданные франков, но не платят податей, потому что с незапамятных времен на них лежит тяжёлая обязанность перевозить души умерших. Перевозчики каждую ночь ждут в своих хижинах условного стука в дверь и слышат голоса невидимых существ, зовущие их на работу. Тогда люди немедленно встают с постелей, побуждаемые неведомой силой, спускаются к берегу и находят там лодки, но не свои, а чужие, совершенно готовые отправиться в путь и пустые. Перевозчики садятся в лодки, берутся за вёсла и видят, что от тяжести многочисленных невидимых пассажиров лодки сидят глубоко в воде, на палец от борта. Через час они достигают противоположного берега, а между тем на своих лодках им едва ли удалось бы одолеть этот путь и в целые сутки. Достигнув острова, лодки разгружаются и становятся столь лёгкими, что один только киль касается воды. Перевозчики никого не видят на своём пути и на берегу, но слышат голос, который называет имя, звание и родство каждого прибывшего, а если это женщина, то и звание её мужа".

Кельтская Традиция отличается даже от наиболее близкородственных ей иных индоевропейских особой тонкостью грани между этим и иным миром, до полной неразличимости. Попаданцы в сид, "двойное зрение", встречи в лесу с белыми красноухими псами Аннуна, зелёные рыцари – всё это прослеживается вплоть до литературы британо-кельтского мира 19-20 веков, настолько глубоко это сидит у них в подкорке. Не поняв это отсутствие маркированной границы между мирами, приводящее подчас к такому раздвоению сознания, как в "Сильвии и Бруно", вы не поймёте принцип атлантической кельтской традиции, ставящий её в особое положение "в нашей манвантаре", как учил Рене Генон.

Тойнби учил, что кельтская протоцивилизация наряду со скандинавской была слишком рано побеждена и сожрана западной; дело, однако, не только в этом.

Задумайтесь: почему западный Модерн – Реформация, Просвещение, Революция – в первую очередь устроил настоящий геноцид и тотальную войну именно против кельтской традиции, а только потом принялся за весь остальной мир, распространяя отработанные на кельтах приёмы на Африку и обе Америки, на Индию и Китай, на Россию и Балканы и прочая, и прочая? Первая жертва Модерна была выбрана неспроста и вполне закономерно интересует нас, защищающих русскую Традицию – интересует как минимум как модель и пример.

Модель же эта выстраивалась вольными архитекторами Модерна / глобального капитализма по принципу объявления себя "цивилизацией"/"европеизмом", а носителей Традиции – "варварством". Эта модель, отработанная сначала на кельтах, затем была в точности и буквально экстраполирована на все народы мира, что продолжается до сих пор.

Но вернёмся к циклу размышлений о кельтской традиции. Даже если бы она сама по себе, содержательно, не представляла бы для нас особого интереса (а это не так; но представим на мгновение), то и в этом случае, подчёркиваем, она была бы важнейшим методологическим примером – первым случаем, когда целую конкретную традицию силы Модерна пытались истребить систематически и последовательно. В наиболее ярком виде это проявилось в многовековой геноцидальной политике британских властей против ирландцев и шотландцев (гэлов), когда разрушение родовой системы и института певцов – знатоков эпической традиции и законодательства – проводилось в жизнь сознательно и с озверением, сочетаясь с методами прямой резни. Поразительно уже то, что непосредственные носители эпической традиции дожили в Ирландии до середины 17 века, до кромвелевского геноцида. В Шотландии аналогичный геноцид, начатый при Реформации в 16 веке, достиг своих основных целей в 18 веке, особенно после геноцидных законов 1746 года. Вдумаемся: в Европе и Азии были разные конфликты в 16-18 веках, были и случаи постепенного угасания и вымирания этносов с их традициями (полабские венды, пруссы, южные самодийцы, южные енисейцы), но нигде больше, кроме Британии, уничтожение конкретной традиции не было сознательно поставленной правительством целью. Это требует объяснения.

Приведём по контрасту другой пример поистине традиционалистского правительства. Китай был первым государством, которое (вроде бы уже с ханьской эпохи) систематически собирало народный фольклор, спасало его и целенаправленно поддерживало жизнь этнической устной традиции. В Европе до этого додумаются только романтики, в лучшем случае – предромантики второй половины 18 века, для Китая же это была древняя практика, в принципе восходящая к собиранию древнейших народных песен Ши-цзин Конфуцием и его учениками. Если бы не они, то вряд ли бы эти раннечжоуские песни дошли до нас.

И опять-таки здесь вопрос метода: даже если бы содержание китайской Традиции было бы нам не особенно близко (хотя это не так!), то даже в таком случае методологически китайское решение вопроса было бы безупречным: государственная поддержка древности и этнической традиции, искусственное насаждение общинных форм там, где они уже ранее разрушались, и т.д.

Методологически здесь урок совершенно ясен: никогда не делайте так, как британское правительство, всегда делайте так, как китайское.

Маниакальная политика модерновых британских режимов (о французском скажем позже) по уничтожению кельтской традиции, безусловно, имеет социально-классовое измерение: строительство капиталистического общества сросшейся дворянско-буржуазной плутократией 16-19 веков неизбежно требовало захвата земли и ресурсов у традиционных элит и крестьянства. Предпосылки к ускоренному развитию капитализма и атлантизма именно в Англии были и ранее (хотя не обязательно они должны были реализоваться именно так). На эту тему есть немало выдающихся работ мир-системных социологов, как западных, так и наших (Фурсов), но дело в том, что все эти социально-экономические процессы – лишь одна сторона процесса, его материальная причина (в аристотелевском смысле). Наиболее же важны причины формальная, эйдетическая и целевая (телеологическая), и в этом плане строительство Модерна на костях убитой Традиции определялось духовными и символическими факторами, включая и сознательно поставленные архитекторами Модерна цели.

Итак, почему же своей первой жертвой эти архитекторы (во всех смыслах этого слова) выбрали не какую попало Традицию, а именно собственно кельтскую?

Дело, конечно, в базовом принципе метафизики: при приближении к сущности всё раздваивается, как говорил незабвенный Парвулеско. Символы добра и зла всегда являются близнечными и парными (к примеру, змей и лев – символы одновременно Христа и Антихриста). Сакральные центры Традиции и Контртрадиции также просто обязаны быть рядом в одной местности, а иногда даже и вообще в одном и том же месте. Контртрадиция часто подчёркнуто пародийна и может даже использовать кое-какие внешние формы соответствующей Традиции. В крайнем случае, это соотношение тени и предмета, тенью которого она является, но, как мы уже писали, в средневековой мысли тени – это "вещи, коих нет" и которые тем не менее как будто обладают собственной волей, растут и движутся. Мир Модерна – мир теней, как будто (ибо онкологически они лишены собственного бытия) взбунтовавшихся против своего источника.

Поскольку же, по учению целого ряда совершенно независимых друг от друга (!) авторитетов, в диапазоне от Генона до Шпенглера и от Вирта до Толкиена, исключительную роль в нашу послеледниковую эпоху играли сакральные центры именно атлантического региона, то и противостоящее им зло обязано было сконцентрироваться там же и сперва уничтожить или хотя бы смертельно ранить и осквернить именно местные центры, а потом уже угрожать остальному земному шару и особым резервным традиционным центрам, включая и наш русский/туранский/евразийский.

Но сначала, как писал Карл Шмитт, атлантизм был должен совершить своё первое геополитическое преступление – оторвать Англию от материка и сделать её центром Моря как Контртрадиции (тезис, который прозревал уже Гераклит в учении о водной душе). Это случилось в 16-17 веках, и против этого отчаянно боролись местные традиционные силы, прежде всего католические, хотя и не только. Боролись отчаянно, от якобитов 17-18 веков и вплоть до 20 века, вплоть до проектов Кристофера Доусона и Френсиса Паркера Йоки. То, что было наработано ими в этой борьбе, имеет огромное значение и для нас, но надо признать – силы были неравны, и на материальном и экономическом плане традиционные силы Атлантики достаточно регулярно проигрывали антитрадиционным паразитическим силам атлантизма.

Хотя, конечно, материальный план не является главным – мы ж не марксисты какие-то – а кажущееся наиболее существующим наименее существует, по словам Плотина...

Те, кто читал двухтомник Шпенглера в оригинале или в моем переводе, знают, что он выделял три типа культуры, начиная с неолита: атлантический, кушитский, туранский. Эти названия выбраны не очень удачно, да к тому же осложнены явной предвзятостью Шпенглера в пользу туранского (арийского) типа, однако мы можем рассудить спокойнее.

В христианстве присутствуют элементы всех трёх этих мировоззрений, а значит, каждое из них содержит в себе частичную истину (но и частичную ложь) и не подлежит огульной демонизации.

И если кушитский тип дал культ семьи и детей, а также веру в Провидение, а туранский – этос героизма, то атлантический тип дал самое важное, что содержится в Благой Вести – идею телесного воскресения умерших как центр культа предков.

Это и стало неизбежным средоточием конфликта между Традицией и Контртрадицией в атлантических регионах (от Западной Европы и части Америк до самого Египта). Контртрадиция неизбежно приходит к трансгуманизму и пародийной идее физически вечной жизни (в реальности – тления), Традиция – к воскресению в подлинных телах как образе Божием. Но та и другая действовали почти изначально в сходных формах именно атлантической традиции, мифологическое место которой "в нашей манвантаре" так точно определил Рене Генон, знавший тему невероятно глубоко.

Имеем ли мы дело с сознательными подделками британского, французского и американского плутократических режимов под некоторые внешние традиционные символы на фоне физического уничтожения носителей Традиции, либо с подделками под всякого рода древности (египетская и римская символика в их масонерии), важно понимать пародийный и спекулятивный характер этих действий. Их "церкви" и "гражданские религии" – лишь пародия на Церковь, их спекулятивные ложи – лишь пародия на оперативные ложи 14-17 веков, и так далее.

После этого не приходится удивляться, что якобинский календарь французской революции носит характер заимствования из традиционного атлантического месяцеслова – в данном случае революционеры также пародийно переворачивали древний сельский цикл года.

Даже там, где до 19 века ещё оставались неизменными кое-какие традиционные линии, они были прерваны и заменены в 19 веке (особо зловещую, можно сказать, сатанинскую роль в этом играли действия королевы Виктории, лично отменившей совокупность традиционных монархических праздников и заменившей их либеральными новоделами).

Современные историки часто отмечают, что в дискурсе британской либеральной пропаганды 18-19 веков "кельтский" был синонимом "варварства" и "отсталости" в противовес капиталистическому хозяйству. Но ведь среди кельтов тоже было немало вошедших в британские элиты и ставших капиталистами, поэтому речь шла не о кровно-этническом, но о культурном понимании кельтской Традиции, которая подвергалась уничтожению до тех пор, пока считалась реальной угрозой лондонской капиталистической системе. Сюда относился не только вопрос грабительских захватов земли лордами, но и разрушения общины и насаждения новых методов обработки земли, например.

Как только угроза была сочтена более уже не экзистенциальной, так как с конца XVIII века и далее начались определённые послабления, направленные на аппроприацию отдельных элементов кельтских культур, оторванных от целого. При этом политическое движение сопротивления не только в Ирландии, но и в Уэльсе и Шотландии продолжало преследоваться как опасное до конца ХХ века.

Другой стороной этой британской пропаганды стала продажа ирландцев и гэлов в Америку в качестве белых рабов "по контракту". О расе тогда, в XVIII веке, речь ещё не шла; зато с середины XIX века в США протестанты распространяли пропаганду о том, что "череп ирландца такой же, как череп негра". Это всё нужно хорошо помнить даже не ради самих кельтов, а для понимания того, как хозяева глобального капитализма воспринимают русских.

Одна ремарка, на сей раз в сторону наших. Многие наши патриоты ошибочно занимаются шапкозакидательством, подчас всерьёз призывая утопить, например, ту же Британию. Конечно, о такой возможности говорил даже кое-кто из англичан, но в контексте наказания свыше за мерзости и грехи, а не в военном. Ошибка тут заключается в том, что многие наши патриоты, увы, недооценивают духовную силу многих мест, как сакральных в положительном смысле, так и проклятых, отрицательно-сакральных. Лишь немногие, как Карпец, понимали, например, что трогать мавзолей Ленина и т.н. мумию без специальной духовной подготовки чревато катастрофическими последствиями. Насколько же более опасно неподготовленным лицам лезть в сакральные места за рубежом, не зная их силы и особенностей работы с ними! Подобные безответственные призывы тех, кто не работал со злом лицом к лицу и не знает сакральной картографии, чреваты огромными неприятностями. Мы, со своей стороны, побывали в десятках таких мест и приобрели определённые навыки различения духов.

Для новичков могу привести пример из художественной литературы, но основанный на совершенно реальных местах Традиции и Контртрадиции в Бретани: Мерритт "Ползи, тень, ползи".

В России всегда были сильные кельтологи, мыслящие независимо от западных парадигм. Достаточно вспомнить, что одним из первых кельтологов в России в конце 19 века был видный консерватор и монархист, впоследствии главный цензор империи – Михаил Петрович Соловьев. Советские и российские кельтологи, от Шкунаева до Михайловой (как, к слову, и некоторые англоведы, двое из которых стояли у истоков моей альма матер) также не раз самостоятельно выдвигали такие концепции, которые не были известны в количественно куда более развитой западной кельтологии. Так что России здесь есть чем гордиться.

Примером честной и независимой науки является крупнейший кельтолог (он же немножко китаист) современной России – Григорий Владимирович Бондаренко, сын известного писателя-почвенника. Помимо серии книг об Ирландии и древнекельтских обществах и мифологиях, которые он впервые так глубоко сравнил с русскими, Бондаренко стал первым переводчиком традиционалистских стихов Чарльза Уильямса на русский язык. Отличный знаток Рене Генона и в то же время, насколько нам известно, старообрядец и ревнитель русской идентичности, он добился уважения и признания и в Европе, и в Китае, успев поработать в университетах там и там. В тот же ряд мы охотно поставим и такого великолепного вестернолога, знатока западной классической культуры и переводчика на русский А.Дж. Тойнби и Кр. Доусона, как ещё один великий старообрядец и ревнитель русских народных традиций – Кирилл Яковлевич Кожурин.

В этих светлых умах есть настоящий стержень Традиции, поэтому они пошли по стопам М.П. Соловьёва и стали вестернологами высочайшего класса, оставшись глубоко умами, независимыми от диктата современного Запада. Их всемирный культурный горизонт может быть сравним только с кругозором такого живого классика, как Владимир Борисович Микушевич, парадигмальный пример настоящего русского вестернолога.

Но как редки эти примеры! Сколько на каждый такой удачный пример приходится случаев унылых западников, подчас заканчивающих полным отречением от своей русскости (процесс, очевидный уже при ирландизации Владимира Печëрина)! Нет, нельзя надеяться на то, что несколько гениев вырастут сами собой; нужно институционализировать зарубежные исследования так, чтобы исключить утрату исследователями их внятно российской, евразийской цивилизационной идентичности.