Софиолог Григорий Сковорода

Сковорода, безусловно, был частью своей эпохи. Эпохи, когда западная схоластика, обогащённая обращением к грекам, процветала в духовных академиях по всей России, и на неё наслаивались новые влияния немецкой философии Вольфа и немецкой же мистики Арндта. Свт. Тихон Задонский был таким же современником Сковороды, как и архиеп. Георгий Конисский, и свт. Паисий Величковский, и наш еп. Дамаскин Семёнов-Руднев, а Ломоносов транслировал немецкую философию в российские верхи ещё раньше их всех.

И в то же время Сковорода качественно превзошёл весь этот фон школьной философии своей эпохи, хотя читал примерно те же книги, разве что с большим уклоном в Платона. В итоге Сковорода сотворил нечто аналогичное Гаману. Он сам стал таким же чудом мысли и личной праведности для России, как Гаман (кстати, созерцавший Фаворский свет) для Германии. Но почему?

Философия Сковороды, как и Гамана, христоцентрична. Между макрокосмом (Вселенной), микрокосмом (человеком) и миром сакральных символов (выраженном в Писании и Предании) существует гомология. Каждый уровень бытия символически и потому реально отображает другой уровень. Нет ничего бессмысленного, во всём есть тайный смысл. Святой Дух веет повсюду, и нет ничего, что не имело бы смысл в Логосе.

Нужно называть вещи своими именами: философия Сковороды есть не что иное, как интегральный традиционализм in nuce. Недаром лучший ученик Сковороды - сенатор Российской империи Василий Степанович Томара - стал одним из главных собеседников незабвенного Жозефа де Местра и персонажем его "Санкт-Петербургских вечеров" - ключевой книги, из которой вырастет затем весь последующий интегральный традиционализм во Франции.

Таково мировое значение импульса Сковороды, хотя его внутрироссийское значение не менее колоссально: Владимир Соловьёв, считая себя каким-то родственником Сковороды по женской линии, с особым вниманием отнëсся к малорусскому страннику как софиологу (Сковорода первым столь явно стал формулировать учение о Софии на языке современной философии - это даже не каламбур, а тавтология по существу корней! ), а Владимир Эрн, о котором мы уже писали на этом канале, стал первым систематическим исследователем Сковороды.

Многочисленные работы Эрна о Сковороде 1908-1912 годов были встречены в штыки западниками-рационалистами. Они обвиняли Эрна в том, что он интерпетирует Сковороду предвзято, причём к их хору примкнули и тогдашние мазепинцы. Но время подтвердило правоту основных тезисов Эрна, усмотревшего во всех чертах сочинений и жизни старчика своеобразный анонс последующей русской классической философии.

Да и неудивительно, если ряд учеников Сковороды лично сообщал его учение Хомякову, Жихареву и прочим мыслителям александровского поколения, окрашенным примерно в те же тона, что и рассуждения Дипломата (т.е. Томары) в "Санкт-Петербургских вечерах" де Местра...

Выводы о значении эрновской интерпретации Сковороды в 2000-е годы активно публиковал традиционалист О.В. Марченко, в том числе и в "Волшебной Горе".

Процитируем важнейший вывод Эрна:

«В лице Сковороды происходит рождение философского разума в России; и в этом первом же лепете звучат новые, незнакомые новой Европе ноты. <…> В Сковороде проводится божественным плугом первая борозда, поднимается в первый раз дикий и вольный русский чернозем. И в этом черноземе, в этой земляной народной природе Сковороды мы с удивлением видим основные черты, характеризующие всю последующую русскую мысль».

Да! Речь идет о чертах, характеризующих русскую мысль как почвенную, традиционную, но в то же время широчайше универсальную, вселенскую, вбирающую в себя мировой опыт (Сковорода прямо писал: "Языческие кумирницы или капища суть те же храмы Христова учения и школы"), мысль, в центре которой находятся Христос и София Премудрость, а человек интегрирован в мироздание сетью сплошного символизма, окружающего его и в природе, и в Св. Писании.